тем, кому...



Напиши в дневнике: «Она для меня ничего не значит...

Да, наверное, любит, но всё-таки - дура...»

...Ненавидит дождь и часами от радости плачет,

Избегает людей, при встрече – глядит хмуро,

И, вообще, не от мира сего, - непонятная, просто иная,

В смысле, Ведьма, конечно. Но ещё + при этом,

Всё мечтает о чём-то, чего-то там свыше знает,

И считает себя, несомненно, великим поэтом,

Со стихами - немного смешными, по-детски глупыми.

Ночи все напролёт проводит зачем-то в бессонницах,

Живёт в мире своём, окружившись картонными трупами,

И ещё неизвестно, когда, наконец, опомнится.

И к тому же... Любит-не любит, ромашку устроила,

Лепестками раболепия бессмысленного опутала,

И по памяти ходят вспышками, рядами нестройными

Все привычки её,- и потом - ловя поминутные

Сходства, где-то в толпе - попытками неудачными,

На отчаянье откликнувшись, - быстрым почерком

Напиши в дневнике: «Она для меня ничего не значит...»

Расставляя по-своему точки и многоточия.

…



"не знаю... если ты чувствовала себя так же или нет... даже хуже... то я удивляюсь как ты ещё можешь общаться с людьми..." (с)

"ты сильнее, умнее меня. Ты справишься. А я просто (!) хотел дать тебе понять, что ушёл... Надеюсь, мы поняли друг друга." (с)

…



Я тоже не знаю, - как… Потому что хотела повеситься *натянуто улыбается*

…



Боль тем и полезна, что заставляет двигаться дальше.

…



"ты простишь, я знаю, ты сможешь... я надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь" (с) 13.11.06.

Прошло уже несколько месяцев, а я не могу оправится.

Простить - не смогла. Ни разумом, ни сердцем.

…



"ты - такая сильная" (с)

Я не знаю человека слабее себя сейчас. Это правда.

…



А я бежала к тебе, а я бежала к тебе,- и падала.

А я не знала тогда, не задавала вопрос, - надо ли?

Люминесцентная пыль глазевших в ночь фонарей,- таяла.

А я искала ответ, - когда чужой для тебя стала я...

Вскрывала вены не так, и пела песни не в такт, видимо...

Ты улыбался в глаза: "Когда вновь станешь сильней, - свидимся!"

*Когда вновь станешь сильней, то снова станешь моей - прежнею...*

Такой последний закат, и в нём последний разряд - нежности.

Такой открытый финал - без выяснений причин мыслимых.

Но то ли смерч бушевал, а, может, осень щедра письмами?

И я срывала синиц, избытком белых страниц - к истине,-

По полю минному вдоль, не отзываясь на боль выстрела,-

Я всё бежала к тебе, я всё бежала к тебе,- и плакала.

И встречный ветер в лицо красноречивее всех знаковых...

Какие силы и как - помогут в этих слепых сумерках?

Зачем они мне теперь, если вы с ним, всё равно,

Умерли…?

…



Ты же знаешь, со мной никогда ничего не случится,

никогда ничего, и потом всё разбитое

ещё склеится. Конечно, нужно долго лечиться,

учиться не хранить файлы с пометкой "забытое",

а выбрасывать, потому что царапают горло

и песком в глазах. Рву нановокаиненно

с корнем, в зале камерном моё соло

ещё услышат позже, не вспомнят имени,

ну и что. Не важно. Со мной никогда не случится

ничего, можно много спать, ни о чём не думать.

Я прошу тебя больше совсем никогда не сниться,

Ты сумеешь это устроить. Ведь ты же умный.

Ничего никогда не... Не слушай! Не слушай!

Это воет волк, а не брошенная тобой собака.

Оригами простыни, точно скальпель-на-клочья-душу...

Ты ушел. Я не помню: улыбнуться или заплакать?

…



А новая жизнь началась значительно раньше.

И все. И никто никому ничего не должен.

Без объяснений: "Вот, это она...", с грузом фальши

В связях причинно-следственных, заведомо ложных...

А вороны штопали небо,- ни дождь, ни слякоть

Не вырисовывались на куполе небосвода.

Просто хотелось кричать и плакать, петь и плакать,

Пить, всё равно – что - досаду, унижение, воду

Залпом, чтобы до коликов в горле, взахлеб, азартно...

А что-то важное ещё пряталось между нами.

Ты уходил так легко, как уходят "до завтра",

Зная точно, что я терпеть не могу расставаний.

Я уходила - скрывала глаза от прохожих,

Дегустировала боль: на вкус, на цвет, на запах.

Ничего-ничего совсем уже не поможет.

Возвращалась раненым зверем на согнутых лапах

В квартиру, где ветер шлялся, как у себя дома,

Где всё делилось на чёт и нечет, на - "врозь" и "наше",

Где было пустынно, чуждо, и незнакомо...

Где новая жизнь начиналась значительно раньше.

…



"Как убитый убедит своего убийцу в том, что он не должен ему являться?" (с) Малькольм Лаури.

Она была, несомненно, шпионом моей жизни. Это отягощало её, как преступницу, и тяготило меня несвободой, хотя, может быть именно её подглядывание в замочную скважину и было эпицентром наших отношений, отправной точкой, куда мы возвращались, я ничего не знал о ней, она знала слишком много. Писала романы, занималась самиздатом, иногда очень увлеченно, и, когда срывалась на стихи, в меняющихся квартирах, где повторялось лишь постельное бельё и наши тела, нельзя было обнять ничего, кроме тени. В чём можно было упрекнуть её, если я столь легко раскрывал свою душу перед ней, как и закрывал. А скважина оставалась. Она знала многое. Многое. Всё она. Я - ничего и скрывая её от посторонних глаз, со всеми её приступами и непохожестью на мир, еще долго молчал, потому что заявление о её безумии шокировало бы её так же, как и убеждение в полной ясности ума. И с ним я всегда была адекватной к действительности, и кипящие пельмени в его квартире, и недовольство щёлканьем пульта от телевизора, и попытка удержать на коленях кота, - это было так рядом - осознанное, и всё меняло, как грани кристаллика менялись, и я больше не раздваивалась на себя и кого-то, и калейдоскоп переставал мельтешить, плясать разноцветными огнями, я была вполне вменяемая, и помнила его лицо, и моя близорукость не распространялась, возможно, на него одного, я никогда не задумывался над тем, что делает клеточная память тел с людьми, и только первый раз кажется преодолением страха, себя, возможного недовольства партнёрши, а после - грани стираются, но много дней - всё тех же линий, изгибов, пропорций, заученных движений, - всё с теми же знаково-знакомо родными глазами – тебе навстречу, - когда ты привычно умираешь, умираешь, растворяешься, ведешь борьбу за воскрешение, привычно з н а е ш ь, привычно отзываешься на "Катенок", и потом - вдруг случайно узнаёшь, что её он называет "любимой", и ты его немножко прощаешь, как частичное искупление обиды, за не дежавю, за возможность не повториться, не быть третьей лишней впрочем - мне бессонной от боли этим так хорошо лечиться, что не нужно думать о снотворном. Меня было слишком мало в его жизни вне желаний. И все её имена - неизменно начинавшиеся на совсем другие тягучие гласные, перекликаются на новой странице жизни с моей новой героиней- шпионкой, и так много слов, для одного разлада, и у меня в голове зачем-то тик-такает:

"Хотелось, чтоб он смог её непременно дождаться,

Да хоть бы и с кем-то, неважно... Хотелось остаться

В его простынях потерять что-нибудь, потеряться

В его изголовье. И просто - хотелось остаться..."

И я ненавижу её временами, очень сильно, но видимо, она меня - больше. Да, я больше и сильнее, всегда была сильнее. Тебя.

Сны. В твоей постели.

…

Потом я прихожу домой с шоколадкой для братишки, он помешан на сладком, с улыбкой и вечерней газетой вслух для дедушки и сплетнями для ба, на какое-то время я остаюсь вне подозрений, я становлюсь для них хорошей и послушной, той, которой, конечно, не надо никакого неба, потому что прошлое не терпит сослагательного наклонения, и невозможно предугадать, что было БЫ, если бы мы не расстались с Ним и если бы по вечерам дома меня не ждал… никто.

Иногда я нечаянно вижу Его на улице, это происходит почему-то до сих пор, хотя у меня совсем другие маршруты… так, наверное, невозможно разминуться бывает в такие минуты, что Судьба даже и не делает попыток, потом вспоминаю, что Он никогда никуда не брал меня с собой, ласково пенял на то, что мне ничего и никто не нравится, убеждал, что ревновать не к чему, но это была не ревность, а обида, то есть чувство совсем иного рода, и если бы я всё-таки не простила, ту чёрную, крашенную, абсолютную пустышку, а ушла еще тогда – с пощечиной, то я, конечно бы, не мучилась сейчас так.

А еще я знаю в этом Городе дом, в котором, когда я поднимаюсь - всё выше и выше и выше, без лифта, тайком от жильцов, задыхаясь - на 10-ый этаж, на всегда открытый чердак, и сердце уже готово выпрыгнуть, - всё кругом – лестница, перила, облупившаяся краска на стенах, отзвуки шагов - шепчет, что ТО небо - найдено не будет, не будет, как после войны из пепла не восстанавливаются руины, когда жёлтая подсветка крыш оказывается уже дважды подделкой, а чёрные-чёрные тучи, просыпающиеся крупными хлопьями, конечно, не могут быть теми, и ступая по самому краю, чтобы убедиться, что это Совсем Другое Небо, я поднимаю руки, трогаю воздух и падаю вверх…

В это время Он находит под чужой подушкой маленькую бутылку виски, а его мама считает, что проводить столько времени вне дома - непозволительная роскошь.

…



Когда мне плохо, Ты чувствуешь, что мне плохо?

Девять шагов. Иногда – одиннадцать, если болит сердце. До угла твоего дома.

…



Падение сов.

"Ну, конечно, это только совпадение", - подумала она, но сердце уже не просто ёкало, а с грохотом свалилось куда-то в область живота, и она всё смотрела, смотрела, смотрела на эту джинсовую куртку с серым капюшоном, на человека в куртке, - вид сзади, и она знает, каков он в разрезе и помнит, что у него внутри, она без рентгена и дактилоскопии определит его метафизическую сущность, но почему он здесь, - совпадение? - Их не бывает, он убедил её в этом давно ("все совпадения - это закономерности и неслучайны"), она подстраивает их сама, конечно... значит, она хотела его видеть... И тут у неё произошел сбой в голове, программа не срабатывала, потому что это было неправдой, - меньше всего она хотела его встретить, и, пропуская вперёд пассажиров автобуса, пряталась за чужими спинами… "а что если выйти и сказать: "Видишь, это не совпадение"... – и продолжала стоять, как вкопанная, и внутри неё рос негатив, ненависть к человеку в джинсовой куртке с серым капюшоном, и – если связь оборвана, то какого чёрта...?

В телефоне всхлипнул Ангел: «Главное, вовремя уйти..."-"Это совпадение",-подумала она."Тебе что-нибудь нужно?"-спросил Ангел."Канистру спирта. Чтобы отмыться".

А в углу озадаченно стоял мусорный пакет, всё ждал своего освобождения из плена, и все записки, безделушки, стихи, наверное, тоже, но было поздно думать о таких вещах, Котенок спал, ей снилась война, ей было страшно, и тот, кому она обещала ответить, бежал к ней по минному полю, чтобы вынести её из горя.

…



"Остановись, побег окончен, мы на месте. Дай мне ладонь, чтоб больше вдруг не потеряться..."(с)

"Дай мне ладонь, чтоб больше не потеряться..."

Почему ты не сердишься? Не плачешь? Тебе ведь больно? саркастическим шёпотом спросил он. - На самом деле, больно тебе вот я сейчас сижу и вижу эту твою боль, так как будто она осязаема и материальна, а ты потом, конечно, раскаешься в этих своих словах, тебе больнее, из нас двоих ты - больший мазохист, потому что всё держишь в себе... бака.

…



Когда она делала вид, что спит, он вошёл в комнату, сел у изголовья, тронул за плечо, передумал, снова сел… - Зачем ты такая сложная, для чего всё усложнять? Это невыносимо, понимаешь? Мы могли бы быть вместе, дверь открыта, а мы не видим, как слепые котята - и продолжаем что-то искать вдвоём новый выход? Так хочется тебя защищать и заботиться, но ты не позволяешь, - какую же ладонь ты будешь искать, и сколько, и зачем?

Он говорил и говорил, кажется, для того, чтобы она его услышала.

Не помню.

…



Пробуждение невозможно. Ты знаешь, что так бывает? Независимо от белых бинтов, от обруча головы, от снующих людей, от причинно-следственных - заставляющих солнце заглядывать в окна по утрам, от... С тобой такого не бывало? Что ты живёшь не во сне, но как во сне, во многих повторяющихся снах?

У него своя территория, свои владения, я не тревожу их всякий раз по пустякам, даже в тех снах, где он тоже умирает, потому что когда я просыпаюсь - всё остальное - разделяющее нас, - теряется в суете дня и только он остаётся со мной, когда я пью утренний чай, и это больше не образ, а осознание присутствия.

Снова сны.

…



Что из того, что я хотела найти себя, если нашла только тебя?

Тот город, где меня никто не ждал и отчего заведомо было пусто внутри, с такой очень слабой весной и огромной историей, с глазами талого снега на асфальте и шелухой семечек на перроне, - я сразу захотела тебе его подарить – тот город, сразу же по прибытии, а мне звонил Другой, сетуя на то, что у меня всегда так много денег и так мало способностей их умело тратить... если люди чего-то и не могут простить, так это независимости и свободы, и - ещё мне - одиночества и болезни. Так я никогда не вписывалась в твою систему координат, а в больших каменных арках прятался твой профиль, я всё думала, как бы ты был рад здесь тоже оказаться, я видела твой восторг и ходила с тобой под руку, и ты был ближе, чем мне хотелось, но нужно было признаться себе в этом, потому что когда живёшь в вечном окружении психотерапевтов, психиатров, кучи других врачей, знаешь? Наступает момент, когда ты с а м понимаешь себя, это значит, что чужой город помочь не сможет, лучше согласиться с этим, лучше дать слабину, но по крайней мере знать, что ты себе не лжешь, что побег не удался, и новое имя, как бы ты не назвался,- не поможет.

Первый курс.

…



В подъезде теперь пахнет краской. Краска, вообще, такой весенний запах. Зимой ничего не красят, не трут, не моют. Всё по весне. Наступила сейчас такая пора - сдёрнуть редкую марлю с ржавого горизонта. Ещё весну она узнавала по юношам; зимой они всё больше пробегают стремглав мимо старушек - соседок и - всегда "здрстиии" - исчезают в зимних вечерних сумерках, по весне они вылетают из подъезда более оперившимися, говорят бабушкам уже громкое "здраАасс", потом седлают велосипеды, как в иные времена - коней, уносятся куда-то юноши с горящими взорами. Она всегда хотела быть таким мальчиком, непременно и навсегда 15-тилетним-со всеми тайнами и скрытыми загадками... Никогда не хотела быть девочкой. К тому же, к юношам не пристают гадалки на улицах...

-Ты красивая, но одинокая, и будешь одна до тех пор, пока...

Эта цыганка смотрела выцветшими глазами, некогда они были карими, - пристально-пристально читала её судьбу.

-Тебя любит парень с цветом волос – как ночь для твоих, ты очень больна и за небольшую плату я расскажу ...

Такие гадалки развенчивают навеки предания о безумной цыганской любви и чернобровых красотках, крадущихся в лунную полночь с любимым из вражьего табора, - всё то, что красочно воспето в литературе и о чём снимают кино, - они одинаково стары и одиноки, во всегдашних - не по сезону одежде и "страшных тайнах" "за небольшую плату".

13.03. вечер.

…



Мама, откуда ты знаешь, а вдруг мы собираемся пожениться...?

…это такие жестокие игры, мама, ваш сын меня обыграл.

…я тебе друг, а ты мне ну кто мне ты?

…



Я хотела побежать за ним – перегорела. Хотела побежать за тобой - нет, не больно. Постучалась в память, но мне сказали: "По Вашему запросу данных не найдено".

Подумала, может купить цветы - кому-нибудь отдать, кто их любит *я - не люблю, - даже за стихи*, но сейчас - конец апреля. Такое неудачное время. Продают только очень государственные цветы - тюльпаны и гвоздики, других - нет, и так будет до лета, конечно.

Целый вечер гадала, с кем бы потанцевать...

И как расставить препинание в "казнить нельзя помиловать"

А на картах - "замена предмета любви, непонимание окружающих, тоска"

Сегодня я приеду к своему старенькому врачу, попрошу: "Можно я вас полюблю до вторника? Мне нужно заменить объект", в палате - буду читать кому-то безумные стихи - не свои, - Апухтина? Бродского? …и тосковать, по тебе, просившему прощения за любовь. Мою.

До встречи. В смс-ных городах.

Онкология.

…



Я теперь всегда иду вперед. Даже если ближайшая остановка сзади. Можно долго и долго идти, и идти, и даже не останавливаться совсем, до тех пор, пока на пути нет развилки.

Я катастрофически трушу. Какой выбор, если на перекрёстке нет указательного камня, как в былинных сказках, вот скажи мне, какой? Потому я повернула назад, просто впервые за долгое время, может, где-нибудь можно будет свернуть и в обход?

Жизнь говорит мне, что всё будет хорошо. Ты говоришь, - делай выбор, черт тебя..!..

…



Я слишком иная, меня никто не видел, меня можно оговорить, обвинить во лжи, потому что моя неадекватность называется ненормальностью. Я думаю рифмами, говорю белым стихом, и если я рядом, это ничего не значит, это "рядом" не значит, я всегда где-то "где-то". Все мыслят конкретно, я - образами.

...даже ничего не рассказывая о своей жизни, я говор(ю)ила о себе, меня у тебя не было никогда.

Я катастрофически не умею сосуществовать с другими людьми.

Только с теми, кто... ассоциация - о б о ж а н и е. И тебя единственного - мне было мало. Я рискнула полюбить тебя больше Бога и богов. Ты первым бросил в меня камень.

Я такая неприспособленная в быту, бессонная, с чуждыми тебе стихами о тебе, я, конечно когда-нибудь буду самой лучшей мамой, я буду жить взахлеб тем, что мне осталось.

Ты - живущий по собственным законам, весь в своих же рамках, в скобках, с комплексом «Я - свободен» пытаешься доказать миру что ты - живущий по типажам модального поведения (ох уж мне этот психотерапевт) "улыбнуться, вести", - ты однажды потеряешь себя.

Мне свойственен максимализм - во всём ОДНОМ, тебе - во всём ВСЁМ.

Я стану однажды поэтом. Ты превратишься в дым.

Я

...



наконец-то я выбросила последний бумажный дневник...

Только что приползла домой.

Косплей это конечно, хорошо. Но только не с дерущейся истерящей Роньей, слетающими париками, недошитыми костюмами и забытыми словами.

Хотя доделывать всё на ходу, заткнув всеобщю панику парой фраз - весело и интересно!



*Мы бы без тебя ни за что не справились!

Краснею до корней волос.

- Да всё бы хорошо получилось...*



Такой вот сегодня вышел день. Хороший. Добрый. Легкий. Я всё для себя окончательно решила. И правда, разлюбив человека однажды, уже никогда не будешь любить его вновь.



А еще намечается потрясающая ночь - подготовка к аттестации по процессу, китайскому, и перевод. *вздох*



На страт, внимание...

для Your Personal Bitch



Манекены с глазами икон

Печально глядят из витрин...

Последний шаг - за Рубикон,

Последний шаг - всего лишь один.

Манекены глядят из витрин,

Улыбаясь, как бабочки ночи.

В этом городе - каждый как дым,

Этот город так хочет!

Манекены одеты в парчу

И в шелка умирающего заката.

Чтобы было, как я хочу,

Надо дать непомерную плату...

Манекены смотрятся в день,

Убивая случайных прохожих.

Шагнув под фонарную сень,

Я стала на них похожей...

Манекены жадно пьют ночь,

Мелко-мелко, смакуя звезды,

И никто не придет помочь,

Потому, что уже слишком поздно!

Манекены белы как снег,

Словно солнце, в стекле блистая,

Но души в манекенах нет,

И никто этого не знает...

Манекены! Рассыпьтесь в пыль!

Отпустите людей на волю!

В вашей прелести - гнусная гниль...

Задыхаюсь я трупной вонью.

Манекены, верните жизнь!

Манекены - вы - не иконы!

Проклят будь тот каприз,

Что всем вам дал глаза Мадонны!

***

Дождь разлил зеркала луж,

Снег укрыл их белым ковром...

В городе затерянных душ

Живы лишь мы вдвоем.

Я гляжу в бездонную ночь,

Ты куришь с перил балкона,

Время дымом плывет прочь

Беспрепятственно. Неуклонно.

Подними в небеса глаза,

Улыбнись взошедшей луне...

О любви ты вчера сказал,

Но слова твои были не мне.

Что же делать, как дальше жить?

Затуши сигарету снегом.

Если бы я могла любить,

Рассыпаться осколками в неге...

Но я не умею, а ты

Вечно думаешь о чем-то своем.

В вазе сохнут твои цветы...

Живы в городе мы вдвоем!

***

Мы тратим впустую бесценное время,

Как к замкам, подбирая друг к другу ключи.

На гонки по кругу, на споры – бесцельно

Уходит жизнь. Больно так - хоть кричи.

Стрелять по вискам или в лоб, или в горло, -

Уже бесполезно – все доводы – прах…

У каждого есть здесь удобные норы

И злая улыбка на мертвых губах.

Не открывайся – лучше – не надо. Зеркало – я.

Не стоит, - лучше я выпью яду. Яду через края.

Безумно, бездумно, беспечно и глупо

Уходит жизнь как сквозь пальцы вода.

И, даже глядя на карту сквозь лупу,

Друг друга мы не найдем никогда.

Не увидим, не встретимся, слова не скажем,

Не поймем недомолвок, словно белою сажей

Запачканы души и взоры залеплены,

А жизнь все идет, как калека нелепая.

Ледяным огнем и потерями выжжена,

Заперты двери, седина замухрыжена.

Все. Не плачу – кончились слезы и платочки у пажей

До абсурда уже все серьезно в книге забавной нашей,

А две серые льдинки молча смотрят из зеркала, -

Глупая, снова ты все исковеркала…

***

Черные перчатки, кепи и куртка –

Закрой глаза и представь на минутку,

Что это – не я.

Кажется… Или это и вправду – жутко?

Но что же делать?

И другая маршрутка

Прочь увезет меня.

Черная сумка, рубашка, брюки –

Ласки тоски.

Можно со мной умирать от скуки

Или любви.

Черное сердце, одетое в траур,

В тучи, туман и дождь.

Черные столбики, серый мрамор…

Зачем ты со мной идешь?

***

...я так изменилась,

я косы срезала,

стянула душу в узел тугой.

Я стала грешной,

я стала нежной,

почти счастливой,

но не с тобой.

Я память стерла

и зло простила,

врагам и друзьям отпустила грехи.

От прежней меня

остались лишь строчки

и в клочью рваные черновики.

Мама приехала.

Ночной кофе затопил всю жизнь горьким, чуть пережженным ароматом.

На губах застыл яркий привкус лимона, а на стенах плясали недосказанные слова, эффектно сглаживая внезапно-белый фон четкими черными строчками...

- Я бы хотела ненадолго вернуться в свое детство, - мама с тихой улыбкой замерла у окна.

Обрывочные картинки воспоминаний, словно горстка кофейных зерен, рассыпались передо мной, застучали по столу, подпрыгивая и падая на пол. Пальцы предательски задрожали и остывший кофе пролился на белую столешницу…

*…хочешь, погадаю тебе на кофейной луже…?*

- А я бы не хотела, - прошелестела я одними губами.

Мама резко вздохнула и болезненно улыбнулась:

- Я бы тоже не хотела вернуться в твое детство... Мы ведь справились... Не хочу об этом вспоминать, - она будто бы пыталась отогнать от себя воспоминания нервным взмахом руки…

- Да.

Ох, до чего же часто я теперь повторяю это дурацкое слово. Человек-да… слепленный по образу-подобию Клима Мальгина, одного из самых любимы литературных героев… живущий по принципу – любимым всё, себе – что останется… *горько усмехается*

- Ты слишком часто говоришь «да»… - мама улыбается, уже не натянуто.

На теплой конфорке уютно пыхтит пухлая джезва.

- Наверное, это потому, что мне слишком часто говорят «нет».

В старой кошелке железной

Она варила какао…

За стенкою справа

Хулили псалом.

Сзади, свернувшись, как в клетке,

Сидела соседка,

И болтала о чем-то

Своем.

Улица тошно парила,

Видимо за углом

Голос послышался:

«Мило! Мы еще к вам придем!»

Какао кипело…

Слева, фальцетом жалобным

Тянет какой-то йога

«Айом! Айом! Айом!»

В оконце напротив

Шипело пиво –

Охранники пили втроем…

А она всё варила,

Неторопливо, мешая ложкой,

И глядя пытливо

В пустой оконный проем,

Подобно старой уставшей кошке…

...

Спи, детка. Спи сладко,

А я расскажу тебе страшную сказку.

В окошко стучится еловая ветка,

В доме со светом опять неполадки.

Спи, детка. Спи сладко.

Завтра папа приедет из Дерпта

И тебе привезет шоколадку,

А маме – помадку.… И новую ложь.

Спи, детка.

Жаль, щенка уже не вернешь…

Но завтра мы купим костюмчик,

А еще – ленты и шляпку…

Спи, детка…

…

Понедельник как понедельник. Нет, правда, хороший день, солнечно-теплый. С мороженым на набережной и сбеганием с работы.

Только вечером как всегда домашние боевые действия, но это в порядке вещей. Чуть истеричнее, чем обычно, но так тоже бывает…

Возня с переводом до трех…

Вторник, тот самый, тринадцатый, – утро – вот бы каждый день таким был – безмятежно-спокойным. Как бы не так.

Да за что же мне это всё…?

Устала под вечер как собака, еле добрела домой в девятом часу…

* - Эгоизма в тебе немерено! – зло бросает мне ба. – «Да, я злая бессердечная тварь» - молчу я в ответ*

Собираюсь. Ухожу, хлопая дверью. В аптеку.

Пашка заболел. За ним следом - все остальные.

Грипп… ну да, конечно, только вот грипп с такими симптомами не начинается. Обычно.

Тихо зверея перетряхиваю домашнюю аптечку – как-то в ней подозрительно много убойных анальгетиков и ничего такого, чтобы сбить температуру ребенку… В итоге на свой страх и риск решаю обойтись половиной дозы, укладываю малыша спать, обмотав верблюжьим одеялом… Бабушку и дедушку таким же манером, но только чуть позже… Это сутки номер раз. Сутки номер два еще хлеще, к черту убитый баланс на телефоне и количество денег, потраченных на препараты… скребется-скребется, царапает по стеклу противное подозрение, что толку от них не будет… ладно, взрослых пара пачек «Тера-Флю» за вечер приведет в чувство… А с ребенком-то мне что делать…?

Вызванная скорая ехать в наш район не собирается.

Докторша приходит только через полдня после звонка.

Чего-то выписывает, с ужасом смотрю вечером на эти медицинские каракули. Половину того, что она написала, можно сразу выкидывать за бесполезностью, четверть дает дикие побочные эффекты, оставшееся ребенку просто нельзя.

Комбинирую то, что есть… помогает неплохо, но ненадолго… «Арбидол», конечно, штука универсальная, но всё-таки… Пишу своим как, чем и через какие промежутки поить малыша и тащусь в универ.

Каждые полчаса звоню домой, спрашиваю, кок он…

Мама недовольным тоном интересуется, где его родители.. – Заняты… - растерянно выдавливаю я. А правда, - какое им еще оправдание придумать…

Перезваниваю Владу, сердито требую купить иммуноглобулин.

Вторник-среда… Днем ребенок ничего, терпимо, да и под присмотром… ночью - сорок. Растираю его водкой, раздумывая, не хлебнуть бы между делом… Седативные препараты действуют лучше всякого снотворного, бабушка с дедушкой спокойно спят, пушкой не поднимешь…

*спать-спать-спать…*

Вытаскивать из насквозь мокрой постели полубессознательного мальчишку, которого колотит жестокий озноб, и волочь его в душ, потом в свою постель, и обнимать и всю ночь читать наизусть все сказки какие знаю…

Хорошо же его родители устроились… *зло*

*случись чего подобного с моим ребенком… никогда не случится.*

Ирина звонит, интересуется как он там. По утрам. Часов в девять. Цежу сквозь зубы, что все нормально.

Четверг. А что еще делать в промежутках между измерением температуры и попытками ее сбить…? Кончено готовиться… А после учебы сломя голову мчаться домой…

Устраиваю себе передышку – прогулку по набережной с замечательным человечком… И ни о чем не думаю, совсем-совсем ни о чем…

В пятницу соизволяет приехать Влад, когда надобность в модуляторах отпадает…

Старшая половина поправилась…

Еще ночь…

*вздох*

В субботу поставила на ноги ребенка…

Утром, пока все спали, запеленалась в плед, открыла окно и уселась на подоконник, - дышать сумерками…

*Ничего больше не случится, ничего!*

Все у нас хорошо… Всё-всё…

И у мамы хорошо, и папа мне написал… через год полного молчания…

И одноклассники разыскали и позвали на юбилей школы…

И у ВВ дочь замуж выходит…

Вот еще только посплю сегодня немного… *мечтательно*

…

Осталось перевести девять страниц…

...

для Удар Хвоста



…не прикрывайся ничем, когда ты спишь не со мной.

И делай пассы другим. Но у меня за спиной.

Ты не изменишь меня.

…ты поймешь, ты же знаешь все мои буквы…

Я люблю тебя.

Поэтому – уходи.

Ты сам – вечность назад в совсем другой жизни – сказал, что я о чем угодно могу просить на праве сильного.

Уходи. Совсем.

Ты оказался прав, я действительно в тебе не нуждаюсь.

Есть только глупое «хочу». Всегда было. И я не намерена меняться.

И претворять свои желания в жизнь – тоже умею. Без тебя.

И засыпать, глядя в лицо полной Луне. Без тебя.

И встречать рассвет, сидя на подоконнике.

И пить сумасшедший чай.

И дышать.

Я без тебя научилась жить.

Видишь, - я летаю! …камнем с души…

Теперь одиночество мало пугает.

Я смогу забыть тебя так, чтобы стерлось из памяти лицо, расплылся образ.

Научусь случайно закономерно никогда больше не узнавать тебя.

Научусь жить без прошлого… у меня ведь почти получилось…

Ничего не скажешь ни о завтрашнем, ни о вчерашнем... *усталый вздох*

А вчерашнее скажется завтра...

У ба вчера был сердечный прступ...

У меня - очень "радостный" диагноз...

Спокойно решенные вопросы с разводом с легкой руки Александры (имхо) превратились в тупую дележку и швыряние друг в друга пометом и банановыми шкурками...

Странность утра: в обычно гомонливом и толкучем автобусе тихо и все на удивление вежливы... *стучится крохотным молотчком в висок книжица А. и Б.*

Грязно-серые, как замызганное за время долгих ночевок в пути одеяло, облака куда-то свалились с озябшего неба, и звонкими солнечными пощечинами ворвалась в душу весна… даже не посмотрела, что дверь заперта только на щеколду, - выворотила все замки…

Ставший сине-ноздреватым снег тихомолком уползает с улиц и сквериков, как-то по-особому звонко щелкают по мокрому асфальту тонкие «шпильки», веселее чирикают насквозь пропыленные воробьи, даже ветер не так сердито дергает капюшон…

Скоро снова можно будет влезать на парапет и подолгу бродить вдоль реки, или ездить на учебу через вокзал, чтобы утром идти через мост навстречу солнцу… А еще – есть мороженое на улице *задорно улыбается*

Черт побери, я доживу до этого, даже если придется отловить в неизведанном где-то свою свихнувшуюся Судьбу и выкрасить ее в белый.



PS

запись не закрыта только потому, что иначе не было бы смысла открывать дневник в Сети